Дима оправдал мои ожидания: его страсть была столь же сильной, а завершение столь же самозабвенным, что и у меня, и мы лежали не в силах пошевелиться, чтобы не разрушить гармонию ощущений.
Но стоило мне повернуть немного затекшую руку, как вернулось ощущение реальности, и я почувствовала утомительную тяжесть чужого тела, а внутри – пустоту, как будто схлынувшая волна восторга обнажила подводные камни на дне души. Вмиг пустота заполнилась угрызениями совести, имя которым было Михаил.
Я резко села в постели рядом с Димой, отодвинувшись от него и не в силах выдерживать долее его расслабляющих прикосновений.
– Ты что? – спросил Дима, садясь рядом.
Я отвернулась, чтобы он не увидел слез, которыми наполняло мои глаза раскаяние, но он заметил, взяв рукой за подборок и повернув мое лицо к себе.
– Ты плачешь? Что-нибудь не так? – растерянно проговорил он.
Я не хотела отвечать ему. Зачем он спрашивает? Неужели его не мучает совесть за содеянное и переспать с невестой друга – для него в порядке вещей? Не хочу перекладывать свою вину на кого-то, ладно, я – 18-ти летняя дурочка, но ведь Дима старше нас обоих – и меня, и Миши, он-то должен сознавать, что он делал? Миша… Его образ постепенно заполнил мое сознание, а глаза цвета крепкого чая, казалось, заглядывали в самую глубину моей души и укоряли за измену.
Но, вероятно, Дима не терзался сомнениями. Он снова поглаживал мои плечи и поцеловал мокрое от слез лицо.
– Зачем ты это сделал, Дима? – я задала вопрос, наверное, подсознательно желая разделить с ним ответственность за содеянное. – Ты специально все подстроил? Как я теперь вернусь к Мише?
Дима усмехнулся и ответил твердым голосом, без проблеска каких бы то ни было сантиментов:
– А ты, Лидочка, сама не подумала об этом?
Горькое чувство охватило меня, помимо раскаяния – чувство растоптанности, будто мною вытерли грязную обувь и выбросили на помойку, и волна отвращения к себе и благополучному, красивому, богатому Диме поднялась во мне. Не в силах оставаться дольше с ним, я спрыгнула с постели, подбирая разбросанную по комнате одежду и быстро одеваясь.
– Ты куда, Лидочка? Лидочка! – закричал Дима, тоже вскочив с постели и пытаясь помешать мне одеваться. – Лидочка, ну не уходи, ведь тебе было хорошо со мной! Признайся, было? Неужели ты так уйдешь? Прости, если я что-то не то сказал. Лида, какая глупость… Куда же ты пойдешь? Ведь еще только пять… Лида!
Я не слушала Диму, вырываясь и отталкивая. Теперь его объятия уже не казались мне притягательными – они раздражали, как крапива и даже легкое колотье чувствовалось на коже. Еле сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь резкое на прощание, я схватила плащ и сумочку и выбежала в прихожую, где с трудом разыскала свои туфли. Замок не поддавался, заставляя понервничать, и Дима, вышедший в прихожую вслед за мной, открыл его сам.
– Иди, – коротко сказал он.
Взглянув на него, стоящего рядом, завернутого в простыню, я угадала то же смятение, господствующее в его сердце, что и у меня. Ну ладно, даже если моя догадка правильная, и Дима все подстроил, но я-то поддалась! Теперь вот стой и мучайся, как показаться на глаза жениху, а вчера ты о нем думала? Вспоминала ли его хотя бы один миг, когда скрипач наигрывал для тебя «Чардаш» или когда ты таяла в Диминых объятиях? Да ты и думать о нем позабыла, тебе хорошо было с его другом, ты его хотела. Да, да, ты хотела Диму, ты его получила, а теперь он тебе не нужен. Но он и вчера тебе был не нужен, и позавчера, так зачем же ты пришла сюда?
За те мгновения, что я стояла у открытой двери, я угадала весь его невысказанный монолог и поняла явную его правоту.
– Прощай, – тихо проговорила я, опустив глаза и захлопнула дверь в Димину квартиру с намерением больше никогда не возвращаться в его жизнь…
Трамваи еще не ходили, идти мне было некуда, и я дремала, сидя на батарее под лестничной клеткой. Как мне хотелось встать под теплый душ и смыть с себя запах Димы, стереть все его прикосновения – если бы так легко можно было осадить всю муть, поднявшуюся со дна моей души! Одна надежда, что Миша ничего не думает – я не хочу потерять его. Я буду с ним ласковой, нежнее обычного, я все сделаю, чтобы загладить свою вину. Да, но как мне с ним встретиться сегодня?
Встреча эта произошла раньше, чем я предполагала. Как только я добралась до дома, проехав первым трамваем по спящему городу, потом в полупустом в этот ранний час вагоне метро, я на цыпочках прошла по темному коридору, бесшумно открыла дверь в комнату и… нос к носу очутилась рядом с Михаилом. Он стоял посреди комнаты бледный, с красными от бессонницы глазами.
– Что ты здесь делаешь, Миша? – смущенно спросила я. – Ты не ходил на работу?
– Где ты была? – в свою очередь спросил он меня глухим голосом.
– И как ты оказался в моей комнате? И куда девалась тетя Дуся? – я продолжала задавать вопросы, стремясь оттянуть время ответов, а Миша повторял свое:
– Где ты была?
– Миша, ты не ложился? Сумасшедший. Хочешь, я поставлю чайник?
– Где ты была?
– Ну как хочешь, а я выпью горяченького. Позавтракаем вместе?
– Где ты была?
– Ты что, со мной не разговариваешь?
– Где ты была?
– Ну что ты заладил, «где ты была», да «где ты была». Где надо, там и была… Я ночевала у Оли.
Миша взглянул на меня прищуренными глазами, в которых читалось возмущение. Сжав кулаки, он двинулся ко мне, и я отступила и прижалась к стене, испугавшись его внезапного гнева, но он только до боли сжал мое плечо.
– Вот только врать не надо. Ни у какой Оли ты не была. Я звонил туда.
– Зачем? – мой голос предательски задрожал.
– Твоя тетя попросила. Я обзвонил вчера вечером всех твоих знакомых, все больницы и морги. Тетя твоя с ума сходила.
– А где она?
– Тебя это интересует? Тогда может быть, ты вспомнишь, что у нее поездка в 8:30, и она чуть свет ушла на работу. Ладно, тебе плевать на меня, но тетка твоя почему должна страдать – позвони, скажи диспетчеру, что ты нашлась.
Я убрала его руку и вышла в коридор позвонить. Пока набирала номер, говорила с диспетчером, думала только о том, как все объяснить Михаилу, но придумать ничего не могла и вернулась в комнату. Михаил тут же снова прижал меня к стене и продолжил допрос. Я старалась не встречаться с ним глазами и одновременно сочинить что-то правдоподобное, но Михаил опередил меня.
– Ты была с… Димой? – нерешительно произнес он.
Я вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить на лице возмущение, но Миша уловил мой испуг и громко рявкнул:
– Ты была с Димой? Говори! Ну говори же!
Он тряс меня за плечи, как будто хотел вытрясти душу или мой правдивый ответ. Его воспаленные от бессонницы глаза были полны такой тоски, что было видно: он уже знает правду, догадывается о ней и с ужасом ждет подтверждения своих догадок. Ситуация была мучительной для нас обоих, и моя ложь только продолжила бы агонию, поэтому, глубоко вздохнув и набравшись храбрости, я выпалила Мише в лицо:
– Да, я была с ним.
Я подумала, что он влепит пощечину после этого признания, но Миша отмахнулся от меня, как от прокаженной, и отступил на два шага назад, покачивая головой, как бы не веря услышанному.
– Миша, – воскликнула я, не дождавшись от него ни слова, – Миша, прости меня. Это произошло помимо моей воли…
– Стоп, – перебил Михаил, отгораживаясь от меня рукой – подробности меня не интересуют… Но как ты могла?
Он изливал на меня презрение, он был одет в него, как в броню, и никакие мои доводы, никакие слезы не могли ее пробить. Я плакала, умоляя выслушать, чуть в ногах у него не валялась, но все было бесполезно.
– Оставь меня, – прикрикнул на меня Михаил, когда я вцепилась в него, – Ты подлая, лживая. Ты никогда не любила меня.
– Миша, это все это не так. Выслушай наконец!
– Я так верил тебе, а ты… лгала! Мама была права, ты преследовала свои интересы, тебе нужна была прописка, а не я…
– Миша, как ты можешь меня подозревать?
– Замолчи!
Его лицо потемнело от гнева, вызванного отчаянием и оскорбленным самолюбием. Боль застыла в его глазах, и они уже не ласкали и не расслабляли – это были чужие глаза страдающего человека. Я закрыла лицо руками, а Миша продолжал выговаривать:
– Тебе же все равно с км. подвернулся другой, побогаче, и ты тут же лезешь к нему в постель.
– Миша, зачем ты так, ты же меня знаешь, – умоляла я.
– К сожалению, выяснилось, что не знаю, – ядовито заметил он, – если бы вчера не сорвалась моя работа и я не пришел к тебе, я бы так и оставался… дураком, которого ты всю жизнь водила бы за нос.
– Миша, я виновата, прости меня, но я люблю только тебя.
Не надо было говорить это: Миша так и взвился:
– Любишь! А когда ты с ним в постели валялась, ты кого любила?
